***
Это сложно описать красиво. Но за этим кроется начало истории.
Настя лежит на мягкой летней траве и чуть прикрыв веки улыбается в ослепительно синее небо. Синева безгранична и не хватает зрения, чтобы разглядеть, почувствовать ее. Одна рука под головой, а другая занята странным делом. Чуть касаясь пальчиком Настя перемешивает, растирает по животу, пока еще густую белую жидкость. Она, делает это не задумываясь, не брезгливо. Просто делает. Как бы распределяя по поверхности живота сгустки спермы.
далееРядом, где-то сбоку, разместился прекрасный юноша. Красивый, как Джим Моррисон, мужественный, как языческий воин. Небольшой островок не колкой зелени от основной поляны отделяет лесополоса средней плотности. Оттуда, из-за деревьев, доносятся голоса, смех, музыка. Перкуссии, бубен, флейты, гитары, единым ритмом регги пульсирует фестиваль, собравший несколько сотен детей цветов под куполом яркого неба.
Юношу зовут Воробей, и кроме этого и того, что он удивительный она ничего не знает о нем. Они познакомились прошлым вечером у одного из костров, где Воробей рвал варганом губы. А она подала ему платок, вытереть красный рот. После такой игры губы опухали, что еще больше придавало сходства с лидером the Doors.
- Спасибо, говорил он, протягивая ей платок в кровавых пятнах.
- Оставь себе, отвечала она, и оба смеялись.
В кольце людей у огня кто-то запалил трубку. Каждый делал затяжку и передавал дальше. Когда трубка попала к Воробью, тот попытался затянуться, но сладкого дыма больше не осталось.
- Все, сказал он, и вытряхнул на ладонь пепел.
- На, забей еще, отозвалась она, протянув пакетик ганжи.
- Интересно, что у тебя еще найдется для меня, улыбнулся Воробей.
- Может, что-то и найдется, улыбнулась Настя.
Потом они гуляли всю ночь. Курили и смотрели на звезды. Здесь, в дали от цивилизации, небо было потрясающе звездным. На столько, что невозможно долго смотреть – захватывает дух. Здесь, в дали от цивилизации, не важно, что у тебя есть, а чего нет, важно лишь то, что ты несешь в своей душе. Каков ты настоящий.
Дальше был рассвет. Прошибающий броню насквозь. Под таким рассветом хочется плакать от счастья и любить. По-настоящему и вечность. И пусть вечность обманет, и продлиться всего три фестивальных дня. Был океан поцелуев, а когда за деревьями разнеслись первые аккорды, была любовь.
И вот теперь они лежали блаженно уставшие после секса и бессонной ночи. Она водила пальцем по животу, а Воробей думал о чем-то в полусне.
- Хочешь кислоты? - спросила она.
И поскольку спать хотелось, а спать не хотелось вовсе, поскольку мир вокруг сегодня лучше любого сна, Воробей сказал:
- давай.
- Тогда скажи а-а-а.
Воробей сказал, и она положила ему на язык маленькую бумажку. Затем себе. Прежде чем одеться Настя поинтересовалась:
- ты еще не потерял платок?
- Нет, вот он, Воробей вытащил из кармана рядом валявшихся джинсов тряпицу в кровавых пятнах.
- Ага. Настя аккуратно вытерла живот. – Держи, теперь это действительно твой платочек.
Когда марка начала накрывать сон как рукой сняло, а день набирал обороты. Они ходили от одной группы музыкантов к другой. Где-то задерживались дольше, если ритм захватывал. Окружающая зелень выпивала глаза, а солнечный свет казался, (да что там казался, был) благословением божьим. Все стало живым и дышало единым, общим дыханием свободы, эхом шестидесятых американских годов, а по земле, превратившейся вдруг в жидкую, жирную гуашь ползли тени великих шаманов прошлого, древних толтеком, инков и майя. Из глаз лились слезы счастья, и не хватало воздуха от смеха. Знакомые мелодии старых песен били в солнечное сплетение, разрывали мозг подобно выстрелам салюта. Иногда сквозь слезы и смех они вспоминали, что нужно быть осторожней, попытки сдержать порывы эйфории оборачивались очередным приступом удушья от радости.
К середине дня, утомившись от истерики счастья, они отошли достаточно далеко от основной поляны. Музыка доносилась сюда общей ритмичной какофонией, людей вокруг почти небыло. Разве где-то в траве лежали влюбленные и\или обдолбанные пары. Они так же легли в траву. Сейчас, когда все вокруг бурлило красками, выплескиваясь за края, отсутствовала любая мысль о сексе. Хотя два человека были сама любовь. Они лежали в обнимку в свежей, сводящей с ума изумрудной зелени, растекались вместе с ней по почве, становясь природой, гармоничной и дикой. Только редкие слова или звуки срывались с их губ. С губ, которые в похожей ситуации просили бы поцелуя. Но теперь целоваться было нельзя, ведь тогда пришлось бы умереть от счастья, никогда не узнав, что скрывали предстоящие полтора дня.
Сколько прошло времени, никто не считал. Они вместе плакали, глядя на розовеющее небо. Закат разрывал сердце. Было почти физически больно провожать этот кислотный день. Когда действие lsd немного ослабло, усталость от впечатлений все же сморила их, взяла свое предыдущая бессонная ночь. Так они и уснули, вечером, когда еще было светло. О том, какие сны снились двум самым счастливым на земле людям можно только догадываться. Можно только завидовать им.
Они проснулись ранним, теплым утром. Было практически тихо, лишь робко чирикали напуганные большим скоплением народа птицы, а в сырой от росы траве стрекотали насекомые.
Настя предложила покурить, на что Воробей смог ответить только вздохом. Голова была немного мутной после вчерашнего, но в целом он чувствовал себя хорошо. Кислота попалась настоящая и чистая.
- Давай покурим, а потом я тебя хочу, загадочно улыбнулась Настя. Она забила маленькую трубочку травой, и они сделали по три затяжки.
- Уфф, Воробей выдохнул дым. – Ни фига трип был вчера, ядреная вещь, давно так не забирало.
- Поговорим об этом потом, у нас не много времени, пока никто еще не проснулся.
Не дав ей договорить, Воробей обнял ее, и чуть склонившись, поцеловал.
Это было нежно и страстно. Так случается, когда ты молод и влюблен. Когда одинокий и свободный, вдруг встречаешь кого-то, кто понимает тебя с полувзгляда, кого-то, кто неустанно ищет своих, а встретив, принимает своего человека таким, какой он есть, не пытаясь менять его.
Как не тривиально сказать о том, каким образом происходила эта свободная связь? Они отдавались друг другу равномерно и равноправно. Без малейшей агрессии, без побед и уступок. В подобном танце не существует ведущего партнера, но каждый играет свою роль, выполняя необходимые элементы или танцевальные па. Ведущим, выступает природа, и эта пара ведома ею.
После такого акта любви чувство удовлетворения своим мужским, своим женским минимально. Такое чувство поглощено ощущением гармонии, осознанием единения с естественным миром, который вовсе не скрывает своих предписанных творцом процессов. Это называется – заниматься любовью, творить любовь.
Они успели все. Даже не один раз. Прерывались, чтобы передохнуть, а затем сливались вновь, как будто не могли утолить жажду. Жажду любви, что копилась, сушила душу в сером городе, на людных улицах, где все чужие, где любовь из тебя высасывает Вавилон.
Спустя время жар тел тушила стынущая роса. Уже не обжигая льдом, она испарялась по мере того, как солнце набирало силу для дневного зноя. Настала пора очнуться от кипящего хмеля. Дойти до палатки, что-то перекусить. Почти сутки без еды. Они и забыли об этом, но секс отнимает много сил, организм требовал пищи.
- Пойдем ко мне, предложила Настя, у меня найдется кое-что еще.
- Слушай, это уже становиться неудобно, смутился Воробей, -есть, что-то чего у тебя нет?
- До той ночи у меня небыло тебя, ответила девушка, и потянула его за собой.
Они завтракали орехами, курагой, а крупнозерновой хлеб запивали сладким, ароматным мускатом, который Настя торжественно извлекла из недр палатки.
- Хлеб и вино, сказала она, - как древние греки, как апостолы Христа.
День являлся коктейлем из музыки и встреч, общения и поцелуев – нежных и интимных или страстных на глазах у всех. Они держались за руки, расплетая пальцы в случае крайней необходимости. Они смотрели друг другу в глаза. В его светлые, в ее темные. Со стороны казалось, будто люди нашлись давно. Чувства их способны были заставить радоваться и завидовать окружающих. Казалось, что у двух людей все хорошо и просто, как просто все гениальное и естественное. И никто бы не поверил, что знакомы они меньше трех дней. Впереди было время, заполненное нежностью, прекрасными знакомствами, марихуаной и солнцем. Впереди была ночь в палатке, которая стала общей. А на утро запланирован отъезд.
Время бежало неумолимо быстро, поэтому они не расставались ни на минуту. Думать о Москве не хотелось, ведь там все по-другому. Обычная суета города, где надо искать себе место, заниматься чем-то важным. То есть притворяться, что это важно, хотя, что может быть важнее случившегося между двумя людьми, важнее очищающего пожара в груди...
Чувства играют на струнах души. Струна нежности, струна любви, струна радости. К моменту отъезда были затронуты иные. Струна печали, струна надежды на дальнейшие встречи.
В город они ехали вместе. Сидя в автобусе рядом. Почти всю дорогу спали, лишь подъезжая, за полчаса до остановки обменялись телефонами, смотрели в глаза, целовались. Эти поцелуи уже теряли вкус безграничной свободы. Свободы влюбленных, когда сердце твое принадлежит единственному человеку добровольно.
- Господи, как после этого жить, вздыхала Настя.
- Когда мы увидимся? - спрашивал Воробей.
- Надо немножко отойти, придти в себя, давай созвонимся через несколько дней, может сходим куда...
Прощались они выйдя из автобуса, на остановке. Так захотела Настя.
- Это ведь не конец? – волновался он.
- Нет, что ты, нет, все будет хорошо, успокаивала его она.
Поцелуй на прощание. Воробей в метро, а Настя в неизвестном направлении.
Он позвонил ей через пять дней, договориться о встрече. Летний город с его тусовками, вечеринками уже подхватил ее, но чувство горело в ней и она с радостью согласилась. Назначили на вечер.
Долго торчать у старого Пушкина Воробью не пришлось, Настя не опоздала. Он, конечно, сразу узнал ее, но выглядела она совсем иначе. Фенечки на руках были заменены украшениями, узкие, потертые джинсы на нечто со стразами. Плюс дорогая сумочка, блестящий маникюр. Когда-то очаровательный беспорядок на голове пал в салоне под профессиональной прической.
- Нифига себе, классно выглядишь, добродушно воскликнул Воробей.
- Спасибо. Тебе, наверное, дико видеть меня такой? А ты такой же как там.
- Ну, я не изменяю себе, улыбнулся Воробей, глядя на свои кеды и пушистые дырки на коленках.
- Зайдем куда-нибудь?
- Знаешь, денег у меня нет, может пройдемся?
- Ну хорошо, кивнула Настя.
Они прогуляли допоздна, смеялись, делились впечатлениями от фестиваля. От чего-то блестящие губы и ухоженные руки не так манили Воробья. Пару раз он брал ее ладонь в свою, и в этом небыло прежнего символа. Поцеловать ее он так и не решился. Это была, как будто совсем другая девушка и она, вроде не ждала поцелуя. Прощаясь, он спросил:
- встретимся еще?
- Да, надо найти время, ты позвони, ладно?
- Ок.
Воробей чмокнул ее на прощанье, и Настя умчалась на такси.
Надо ли говорить, что он звонил ей? Звонил не раз, она откладывала, переносила свидание.
Следующая встреча случилась лишь через две недели.
Настя подъехала к засиженному голубями поэту, когда начало смеркаться. День ее был насыщен. Она легко могла позволить себе дорожку кокаина и рюмочку абсента для поднятия настроения. Ее утомлял московский гламур, но что поделаешь, дочь дипломата должна соответствовать. Но, глядя на этого мальчика, ей становилось грустно оттого, что здесь, в этом дурацком городе, в этой жадной столице у них нет ничего общего. Она приехала рассказать ему, и вряд ли после ее рассказа у них произошла бы следующая встреча.
- Привет, посидим в «пирамиде»?
- Я как всегда на нуле.
- Ничего, пойдем.
Заказав два каппучино она сказала:
- Послушай, дело не в тебе. Ты замечательный, ты лучшее, что было со мной за последнее время, и этот фестиваль я не забуду никогда, но видишь, как получается... Я расскажу тебе. Иногда, примерно раз в год, я сбегаю от папы, от всей этой синтетики на природу, куда-то, где позитивные, настоящие люди, где можно отдохнуть от бомонда и пафоса. Я никому не говорю, куда я еду и зачем. Я совсем разная там и здесь. Это такое раздвоение личности, но иначе я совсем сойду с ума. Мне нужна разрядка. Отец мой очень обеспеченный человек, продолжала Настя, он убежден, что я должна общаться с людьми соответствующего уровня и достатка. Пойми, все, что было там, было по-настоящему, я счастлива этим, но тут наши миры не пересекаются. Я не могу постоянно врать отцу.
Воробей не притронулся к своему кофе. Он смотрел на нее, в ее карие глаза и не хотел протестовать. Понимание ситуации, в которой он оказался, обрушилось на него.
Она взяла его за руку
- Воробей, хороший мой, так надо, просто поверь. Так будет лучше для нас. Зачем нам мучить друг друга? То, что случилось там – это навсегда наше и ты навсегда в моем сердце, но здесь я не могу, просто прими это.
- Что ж, ответил Воробей, таких историй даже в книгах не прочитаешь. Может это еще не конец? Может мы увидимся где-нибудь через год?
- Это бы было прекрасно, чуть улыбнулась Настя, пожалуйста, не обижайся, я ничего не могу поделать.
- Ладно, я понял, отрезал он, будем прощаться?
- Не надо так резко, я ни о чем не жалею, то счастье и радость, которую ты мне подарил, я буду помнить всегда. Мы встретились не случайно.
- Да, наверное, чтоб разбить друг другу сердце.
- Прости меня.
Настя встала, бросила на стол купюру и ушла. В ночь. В пустоту. В свой синтетический мир.
На дне сумочки валялись три гамма кокаина, чтобы не плакать ночью, чтобы забыть.
В следующем году, говорила она себе. Следующим летом. Ведь если в жизни происходит то, о чем даже в книгах не прочитаешь, возможно все.
Она дождется, а он... если все не просто так, он тоже.
(с) Boris